Тесная клетка

    В марте 1918 года Ерошенко снова, неожиданно для всех, появился в Моулмейне. Но как непохоже это было на его первый приезд! Школьный комитет и директриса встретили его настороженно, даже враждебно - что опять нужно здесь этому русскому, почему он не уехал к себе домой?
    И только дети обрадовались ему от всей души. Видимо, поэтому Ерошенко снова взяли на работу - не директором, нет, теперь об этом не могло быть и речи - рядовым преподавателем. А он на большее и не претендовал - только бы быть вместе с детьми, вести их по пути познания жизни.
    Однако общаться с детьми, как раньше, ему уже не давали. Даже на уроках он несвободен - их теперь посещают какие-то подозрительные люди. "За мной постоянно следит полиция, без конца наведываются шпики. Но в тюрьму пока не посадили, - писал Ерошенко в Японию и тут же добавлял: - Жизнь моя, как всегда, интересна!".
    Лишенный возможности путешествовать по стране, он снова проводит время в монастырях, записывая там бирманские сказания. "Сейчас я увлечен воистину прекрасными буддийскими легендами. Это неисчерпаемый материал. Передо мной раскрывается новый, доселе мне неведомый мир - богатая символика, полная скрытых тайн и загадок... По сравнению с ними предания христианства и ислама выглядят слишком наивными. Если бы я прожил в этой стране всю жизнь, то все равно не смог бы постичь всей глубины их содержания...".
    Что искал Ерошенко в народных бирманских легендах? Не было ли это попыткой усталого слепого человека уйти от трудностей жизни в нереальный мир аллегорий? Знакомство с записанной Ерошенко "Бирманской легендой" (12) убеждает нас в обратном. Углубляясь в прошлое, он искал ответы на вопросы настоящего. Ерошенко волновало, как сам бирманский народ объясняет захват страны англичанами и проснется ли он, "исполненный сил", от векового рабства.
    В "Бирманской легенде" он писал:
    "Лет шестьдесят-семьдесят назад, когда Бирма была еще свободной, один из ее государственных деятелей предпринял путешествие в Англию. Воспользовавшись столь удобным случаем, лондонская компания по добыче драгоценных камней, давно уже зарившаяся на богатства Бирмы, заключила с ним договор. Этот договор давал англичанам право разрабатывать бирманские рудники. Возвратившись в свою страну, министр рассказал обо всем королю. Но тот и слушать его не стал.
    - Я не желаю отдавать рудники европейцам! - заявил он и велел немедленно расторгнуть договор. Итак, сей государственный муж попал в весьма неловкое положение и не знал, что ему предпринять.
    А срок начала работ, указанный в договоре, неумолимо приближался, и вскоре английская компания прислала двух специалистов. Им предстояло осмотреть все рудники, установить срок соглашения, определить стоимость работ.
    Вот тут-то министр наконец догадался, как ему отвадить англичан. Он показал приезжим специалистам два рубина величиной с куриное яйцо каждый и спросил, какова, по их мнению, стоимость этих рубинов. Однако англичане, хотя им и приходилось не раз иметь дело с драгоценными камнями, никогда в жизни не видали таких больших рубинов и потому никак не могли определить их стоимость. Тогда министр сказал:
    - Раз вы не способны даже определить ценность этих камней, как же вы можете судить о рудниках, где их добывают?
    Пришлось специалистам убраться восвояси".
    Далее Ерошенко отмечает, что англичане не оставили планов покорить страну и это им удалось, потому что англичанам, мол, по поверию, помогали боги.
    "Однажды Гаутама, - продолжал Ерошенко свою легенду, - решил отправиться из Индии в Бирму. Путь туда один - морем. Но ни индийцы, ни талаинги не согласились перевезти Гаутаму, который был в костюме нищего. Это сделали европейцы, чей корабль в это время стоял в порту. И сказал Гаутама: "Через много лет Бирма будет принадлежать европейцам".
    В то время на месте Пегу (севернее Рангуна) был остров, причем такой маленький, что две утки не могли отдыхать на нем одновременно. И сказал Гаутама: "Здесь возникнет прекрасная страна" и пошел дальше к Мандалаю.
    В Мандалае жили тогда страшные балу - оборотни и людоеды, но даже их решил спасти своей проповедью Гаутама. Одной женщине так запали в сердце его слова, что в знак благодарности она отрезала свою грудь и подарила ее Гаутаме. И тогда он, пораженный таким поступком, сказал: "Здесь появится чудесный город, а потомки твои ровно сто лет будут править этой страной!" Бирманцы верили, что эта женщина-оборотень превратилась в английскую королеву Викторию, но через сто лет Бирма снова станет свободной.
    А между тем предсказания Гаутамы скоро стали сбываться. Островок на месте Пегу стал расти и превратился в большую страну. Один старик, помнивший пророчество, послал туда своих внуков Витбалу и Тамбалу, чтобы они основали там государство.
    В то время как другие страны воевали и люди там изнывали под тяжестью налогов, братья обратились к народу с призывом: "Идите к нам, вместе мы создадим страну счастья, вместе мы будем защищать ее от врагов. В нашей стране не будет никаких налогов". Так возник-ло государство Пегу.
    За обладание Пегу спорили между собой индийцы и талаинги. Однако еще при рождении этого острова индийцы закопали там сосуды, чтобы заявить свои права на эту землю. Но посланец неба Таджамин не дал свершиться их планам и вырыл оттуда сосуды. Не сумев захватить Пегу хитростью, индийцы прибегли к силе. Индийский полководец Бава повел против Пегу свое войско. Исход битвы мог решить поединок между ним и богатырем из Пегу.
    Пегу выставило против Бавы Катаминзу, который был воспитан в горах коровами. Тот привел с собой не солдат, а пятьсот коров. Во время поединка Бавы с Катаминзой поднялся ветер, коровы стали рыть землю и пыль полетела в глаза Баве. Катаминза вонзил ослепленному военачальнику меч под мышку (там было единственно уязвимое его место) и убил Баву. А после смерти Витбалы во главе Пегу стал "коровий король" Катаминза" (13).
    Сердца слепых бирманских детей наполнялись гневом против угнетателей-англичан, когда они слушали эту легенду, лица их загорались надеждой. Но, видимо, и для "отцов" моулмейнской школы эти рассказы Ерошенко не оставались секретом, они терпели его только до конца учебного года.
    В сентябре 1918 года Ерошен-ко решительно указали на дверь, причем намекнули - если не уйдет, то будут приняты другие, более строгие меры. 10 сентября 1918 года Ерошенко уехал в Индию. Снова Калькутта, та же гостиница, что и полгода назад. Но его положение стало много хуже, чем раньше, - русских в городе уже не было, и даже консул куда-то исчез. От кого ждать помощи? Письма Ерошенко в Японию не доходили.
    Ерошенко понимает - нужно немедленно уезжать, но куда, каким путем? В Германии - революция, на западе и юге России - интервенты, белобандиты. Он решил добираться через Париж до нейтральной Швейцарии, а оттуда уже домой, и просил выпустить его в Европу. В ответ на это полиция конфисковала его письма и вещи.
    Тогда Ерошенко потребовал, чтобы ему разрешили выехать в Японию. Ему казалось, что через эту страну он сумеет все же добраться до России. И здесь скитальцу, казалось, улыбнулось счастье. 15 октября 1918 года из Калькутты в Кобе уходил японский корабль. Целый месяц Ерошенко обивал пороги канцелярий, посылал телеграммы в Лондон и Токио. Наконец его вызвал английский чиновник и процедил сквозь зубы:
    - С вами все обстоит непросто. Разрешить выезд не можем.
    Ерошенко стоял на набережной Калькутты и "смотрел" вслед уходящему кораблю. Казалось, он видел, как верхушки мачт скрывались за горизонтом, а вместе с ними уходила и его последняя надежда вырваться из клетки, которой стала для него Индия.
    Он стоял, тяжело опершись на бамбуковую трость, подаренную ему Камитика, и думал, что снова стал одинок, а друзья даже не знают, что с ним. Ему не хотелось никуда идти. Это было то состояние, которое японцы называют "сабисий", что означает "потерять лицо" или "тосковать в одиночестве". Только шаг отделял скитальца от грани, откуда нет возврата.
    - Господин Ерошенко, разрешите я провожу вас домой.
    Слепой резко обернулся к стоявшему за ним человеку.
    - Кто вы?
    - Это неважно. Только я вам советую больше не выходить из гостиницы.
    - Кажется, это не просьба - приказ?
    - Это одно и то же.
    И вот он заперт в четырех стенах. Тесная клетка, из которой виден маленький кусочек неба, а вокруг - дома, по сути, такие же клетки. Словно вокруг него раскинулся шумный зоопарк, а он тигр, на которого смотрят зеваки. И вот в воображении Ерошенко уже рождаются образы будущей сказки.
    ""Ах, если бы мог я не замечать эти морды, если бы мог я не слышать этот гогот", - думал Тигр.
    И вдруг силуэты людей стали исчезать, голоса их заглушил шум деревьев, и Тигр понял, что находится в джунглях, а все, что ему привиделось, было лишь кошмарным сном. Он скрылся в чаще, но продолжал дрожать, потому что во сне ли, наяву ли, нет ничего ужасней неволи.
    Много верст отмахал Тигр, пока не почуял неподалеку загон с овцами. Сотни раз он подкрадывался к таким вот оградам и похищал овец. Но сейчас ему стало их жалко. "Клетка. Тесная клетка!" - зарычал он и обрушил удары мощных лап на ограду. "О, братья, вы свободны! Скорее покиньте тесную клетку!" - рычал Тигр.
    Но обезумевшие овцы забились в темный угол полу-разрушенного хлева. И Тигр понял, что для них нет ничего опаснее свободы. "О гнусные рабы, жалкие твари, вы хуже охраняющих вас дурацких собак! - кричал Тигр. - Нет, ничто уже не спасет вас!"
    ... Тигр лежал в лесной чаще у ног каменного бога, где люди приносили жертвы, творили молитвы. И вдруг он заметил процессию. В окружении браминов шла женщина, похожая на загнанного оленя. Тигр уже видел однажды ее во дворце и знал, что у женщины умер муж, и теперь, следуя обычаю, над ней совершался обряд сати - сожжение вдовы.
    Через несколько минут был зажжен костер, маленькие острые глаза браминов загорелись от ожидания жертвы.
    "Поторопись, поторопись! - закричал один из них. - Жертвенный огонь уже горит. Бог ждет, когда ты принесешь ему свою душу! Свою чистую душу!.."
    Женщина бросила последний взгляд в лесную чащу, два брамина подтолкнули ее к костру. Под прозрачной вуалью Тигр разглядел ее смертельно бледное лицо... Тигр готовился совершить прыжок, когда из леса вдруг совершенно неожиданно появился отряд солдат. Брамины остолбенели от ужаса, увидев их нахмуренные лица. А спасенная женщина закричала так радостно, что, казалось, ее крик достигнет далеких снежных вершин Гималаев...
    Белый офицер спас несчастную вдову. И брамины закричали: "Боги покарают ее!"
    Однажды ночью, когда Тигр лежал в чаще у ног каменного идола, он заметил тень. Это была та жен-щина с глазами загнанного оленя. Она помолилась, потом сказала: "Я проклята богами моей земли, потому что я пошла против их воли!"
    В лунном свете сверкнул кинжал, и Тигр испытал та-кое чувство, словно женщина убивала его, а не себя. Только теперь он понял: люди заточены в невидимую тесную клетку, которую не разрушить даже самой могучей лапой. При этой мысли Тигр помрачнел:
    "Люди - презренные рабы. Люди - жалкие существа. Но кто же, кто заточил их в тесную клетку, кто сделал их рабами?"..
    Тигр приблизился к дереву, на котором сверкали капли крови дочери рабов. В это мгновение сверкавшие капли крови, каменный идол - все это как-то отдалилось. Прозрачный голос ручья, голоса деревьев постепенно превратились в грубую речь людей. Аромат цветов стал отвратительным людским дыханием... Тигр отчаянно зарычал: "Так, значит, тесная клетка и лица этих зевак - все это правда!.."'
    Он снова вскочил, застонал и головой уперся в прутья. Капли крови упали на пол клетки. "О боже! Возьми мою кровь. Пусть это будет последняя жертва. Только помоги мне не видеть эти лица..."
    Отвратительный запах толпы снова превратился в аромат леса. Но Тигр уже не мог открыть глаза и увидеть землю, которую любил..."     Так заканчивается сказка Ерошенко "Тесная клетка" (14).
    Ерошенко провел под домашним арестом не менее полутора месяцев: корабль в Японию ушел 15 октября, а последнее письмо из Калькутты, чудом дошедшее до Тории Токудзиро, написано 27 ноября. После этого от Ерошенко полгода не было писем, и сведения об этом периоде жизни слепого путешественника приходится собирать по крупице.
    Видимо, в начале декабря Ерошенко бежал из-под ареста, выбрался из Калькутты. Он шел ночами по дорогам и, сбив со следа своих охранников, растворился в людском океане.
    Об этом путешествии Ерошенко тридцать лет спустя рассказывал своему ученику Виктору Першину.
    ...Однажды во время отлива на берегу Индийского океана я случайно повстречался с артелью ныряльщиков за жемчугом. Это были бедные люди, но они накормили меня, а когда я рассказал им о своей беде, начали меня утешать. Мы подружились. Я рассказывал им свои сказки. Они слушали и согласно кивали головами. Но сами почему-то не любили говорить об охоте за жемчугом. Потом я узнал, почему - для них эта охота была тяжким трудом.
    И вот, когда мы уже хорошо узнали друг друга, я упросил, а вернее сказать, умолил одного из охотников взять меня с собой искать жемчуг.
    - А вы не боялись утонуть в океане?
    - Я надеялся выплыть.
    - А если бы за вами погналась акула?
    - Рядом был друг, который спас бы меня от акульих зубов.
    - А если бы вам посчастливилось найти большую-пребольшую жемчужину, что бы вы сделали?
    - Я бы отдал ее индийским детям. В этой стране так много бедных детей.
    Этот рассказ весьма характерен для нашего героя.
    Зная его неуемную, неусидчивую натуру, трудно пред-ставить, что он чуть ли не десять месяцев провел безвыездно в Калькутте. Впрочем, то, что Ерошенко в 1919 году путешествовал по Индии, подтверждает он сам в статье "Слепые Запада и Востока".
    Из нее мы узнаем, что в Индии, как и всюду, Ерошенко прежде всего волновала судьба его незрячих братьев. Автор отмечал, что изготовление щеток и корзин, которые навязали слепым во всем мире, стало настоящим проклятием именно в Индии: ведь здесь корзинщиков и щеточников считают людьми самой низкой касты. "Я знаю одну школу в Бомбее, - писал Ерошенко. - Слепые разных каст обедают там отдельно один от другого. Еда, около которой прошел человек низшей касты, считается уже непригодной для представителя высшей касты...".
    Ерошенко страдал оттого, что слепые в Индии разделены национальными и кастовыми предрассудками как нигде в мире. Но что он мог противопоставить тысячелетним традициям?
    Из Южной Индии Ерошенко направился в Бомбей, в школу слепых. Появление поднадзорного в большом ин-дийском городе не прошло незамеченным для британских властей. Его возвратили в Калькутту. Круг замкнулся: он, как Тигр из сказки, снова оказался в тесной клетке. Где же выход?
    Ерошенко стучит бамбуковой тростью в окно здания колониального ведомства, он требует, чтобы его пустили домой, в Советскую Россию. Наконец, из окошка высовывается озлобленное лицо, и русский слышит в ответ:
    - Вернешься той же дорогой, что приехал!
    - Когда?
    Ответа нет. Но теперь Ерошенко знает - он сам приблизит свой отъезд.
    Большой кинотеатр в Калькутте. Здесь привыкли, что перед началом сеанса на сцене выступают музыканты, которые сопровождают затем немые фильмы игрой на каком-нибудь инструменте. Поэтому никто не удивился, увидев перед экраном высокого человека с гитарой. Ерошенко исполнил "Стеньку Разина", потом запел по-английски "Интернационал", а затем, чтобы всем стал понятен смысл песен, перевел их на бенгали.
    В зале зашумели, зааплодировали. Киносеанс превращался в митинг. Директор вызвал Полицию. Ерошенко заломили руки на спину и увели. Быть может, в дру-гое время такой поступок и не вызвал бы серьезных последствий. Но весна и лето 1919 года были в Индии бурными. 19 апреля в Амритсаре генерал Дайер расстрелял мирную демонстрацию - две тысячи человек. На следующий день он отдал приказ, чтобы индийцы по главным улицам не ходили, а ползали на животе. Демобилизованные из армии индийские парни дали англичанам отпор: они создали так называемые "палочные армии" - толпы, вооруженные чем попало. Выступления охватили Ахмедабад, Дели, Калькутту... И вот в Калькутте появляется уроженец страны, где недавно свершилась социалистическая революция, и выступает с революционными песнями. Власти решили выдворить его из страны. Но не отправлять же его в самом деле в Советскую Россию, которую Британия не признавала? Япония его не принимает... Должны принять, решили в полиции.
    - Вернешься тем же путем, что приехал, - сказали Ерошенко еще раз. И вот слепого человека посадили на английский военный корабль, а его капитану вручили сопроводительный акт для японских властей, в котором сказано: "Господин Ерошенко высылается за пределы Британской империи как большевик..." "Лестная" характеристика, направленная японским властям - лютым врагам новой, революционной России.
    Капитан корабля был не рад, что уступил настоянию полиции. Все-таки он офицер, а не тюремный надзиратель. И газеты, недовольно ворчал капитан, что-то слишком интересуются этим русским. Вот всего лишь первый порт по пути, Сингапур, а журналисты уже толпой поднимаются на борт. Ладно, капитан согласен их принять, пусть убедятся, что он вовсе не держит этого слепого в наручниках. Офицер его величества не заметил, впрочем, как один из корреспондентов, представитель журнала, выходящего на эсперанто, передал слепому какой-то сверток. А в нем были одежда кули, коса и желтая краска для кожи.
    На следующей стоянке в Шанхае слепой исчез. Это было совершенно невероятно, ведь капитан отменил все увольнения на берег. И матросы были начеку - они смотрели, как кули вбегали по трапу на борт и, взвалив на плечи мешки, сбегали с ними на пристань. Никто не мог незаметно покинуть судно! Кто же мог подумать, что слепой Ерошенко переоденется в одежду кули и сбежит с мешком на спине? Он ухитрился забрать с собой даже гитару.
    Побег слепого человека с борта военного корабля кажется настолько невероятным, что многие друзья Ерошенко до сих пор не решаются в это поверить. Вероятно, поэтому Такасуги Итиро не включил этот эпизод в книгу "Слепой поэт Ерошенко". Однако о побеге в Шанхае свидетельствуют две публикации: о нем в мае 1921 года писал выходивший в Японии журнал "Верда утопио", а пятнадцать лет спустя сообщила "Энциклопедия эсперанто". Этот случай, кстати, не опровергал и сам путешественник.

(12) По словам советских бирманистов, "Бирманская легенда" - большой миф, опубликованный Ерошенко, - характерна для сказаний Южной Бирмы. Здесь переплелись и буддийские верования, и остатки анимизма, и живучая вера в натов - духов, населяющих Бирму куда гуще, нежели домовые, водяные и лешие Россию. Но для нас интереснее сейчас не столько сама легенда (хоть, очевидно, Ерошенко был первым, кто познакомил японских читателей с бирманским фольклором), а его к ней вступление... В этом вступлении Ерошенко приводит одну притчу, не имеющую прямого отношения к народной древней легенде, а родившуюся, видимо, в XIX в., во время покорения Бирмы Англией. Пересказав фрагменты из бирманской легенды, свидетельствующие о свободолюбии бирманцев, исследователи далее заключают: "Сегодня фольклор Южной Бирмы известен неплохо: существуют сборники легенд и сказок. Но вот предания, записанные Ерошенко, предания, в которых свежи еще отзвуки войн с Англией и звучит надежда на будущее освобождение, нам не встречались. Английские исследователи как-то упустили эту область фольклора. А потом, когда Бирма и в самом деле стала независимой, эти легенды умерли, ибо они утешали покоренных, давали надежду, объясняли сказочным путем причины национального унижения, когда же в них исчезла нужда, их забыли" (И. Всеволодов, А. Никифоров. Настоящая радуга, с. 133 - 134).
(13) "Заслуга В. Ерошенко, - пишет этнограф Н. И. Мороз, - не только в том, что он рассказал нам о бирманском фольклоре как о литературном памятнике, к тому же мало известном у нас; на наш взгляд его работа ценна еще и тем, что он сумел выделить из мифов те, которые преломили исторические события, отразившиеся в народном сознании. Из его рассказа видно, как персонажи легенд в более позднее время перевоплощаются в конкретные личности и древние мифические герои совершают подвиги, отвечающие насущным чаяниям бирманского народа".
(14) Лу Синь писал, что "Тесная клетка", вероятно, родилась из размышлений автора во время его жизни в Индии. "О, сколь огромна слеза поэта! - восклицал китайский писатель. - Я люблю этого наивного поэта Ерошенко, который выступает против рабской психологии, осуждая варварский обычай "сати"" (цит. по: Гэ Бао-цюань. Лу Синь и Ерошенко. - "Гуанмин жибао", 18.Х.1961).

<< >>